|
Олди, "Герой должен быть один"
|
|
| dmitry999 | Дата: Среда, 11.07.2012, 10:05 | Сообщение # 1 |
 Генералиссимус
Группа: Гости
Сообщений: 2486
Статус: Offline
| Порой, читая фантастику, особенно по мотивам мифов и древних сказаний, удивляешься, что в повествование включены такие мысли и идеи, что не только заставляют задуматься, а ещё и увидеть часть картины Мира с немного другой стороны. Осознать то, что вроде давно знал, что находилось где-то в глубине самого себя, но никак не могло сформулироваться, выйти на поверхность сознания. Порой даже думаешь, что авторы намеренно выбрали жанр фантастики, чтобы наиболее полно донести свои мысли и знания до читателя, до того, кто может увидеть и услышать, снять этот слой, получить это знание. А для остальных это будет всего-лишь художественное произведение. И так часто бывает, что добытая такая информация будет намного весомее прямых текстов и посланий различных эзотериков и прочих вещателей.
Если внутренний голос даёт вам подсказки, не обольщайтесь, возможно это СПАМ...
---
Случайностей не бывает, всё подстроено...
|
| |
| |
| dmitry999 | Дата: Среда, 11.07.2012, 10:06 | Сообщение # 2 |
|
Генералиссимус
Группа: Гости
Сообщений: 2486
Статус: Offline
| Олди. Герой должен быть один.
Антистрофа.
— Мироздание Павших, Гермий, совершенно чуждо нам. Мы даже не знаем, действительно ли оно существует. Единственное доказательство тому — сам приход Павших. Я собирал знания о них по крупицам, искал крохи уцелевших сведений — и то… Их родина — отнюдь не один из тех миров Матери-Геи, что мы создали или переделали для себя: Олимп, мой Аид, твой маленький мирок близ Фиванского Дромоса, Хиронова часть Пелиона… Оно совсем иное, мироздание Павших; иное хотя бы потому, что, если верить Чужакам (а верить им можно лишь с большой оглядкой!), в нем царит Единый Бог! Представляешь, Гермий? Бог, способный сказать: «Я есмь Все!»
— Нет, дядя. Этого я представить не могу.
— Я тоже. Вот ты, Лукавый, — это ведь не просто ты, сидящий передо мной и докучающий мне разными вопросами. Это и состязания атлетов, и торговля, и воровство, и гермы на дорогах; все это — ты. Я же не просто твой дядя — но и весь этот подземный мир, и страх людей перед смертью, и смирение перед ликом неизбежности, и многое другое… Посейдон — это не просто упрямый дурак!.. Ну, в общем, ты понимаешь.
— Понимаю, дядя. ЭТО я понимаю.
— Но никто из нас: ни твой отец, ни Крон-Временщик, ни даже Уран-Предок — никто не мог и до сих пор не может сказать о себе: «Я есмь Все! Я — весь мир, все сущее; Все — Я!»
А там, в мироздании Павших, это случилось. Возможно, потому что там никогда не возникало ни гекатонхейров, ни смертных людей — одни титаны; возможно, потому что они не совсем такие, как мы или, к примеру, Гелиос; короче, один из них сумел разрастись до тех пределов, когда он из одного стал Единым. Но как смертный не замечает до поры незримо зародившуюся в нем опухоль (о которой тоже может сказать: «Это моя смерть, но и это — Я!»), так и Единый не сразу ощутил, как в одном из включенных Им в Себя миров некто осознал себя личностью и не захотел быть частью целого, начав разрастаться, подобно опухоли, подобно Единому в дни Его молодости…
— И Единый изверг их из Себя — да, дядя? Как лекарь отсекает гнилой палец у больного, чтобы спасти руку и всего человека?
— Примерно, Гермий. Только Он был лекарем Сам Себе и «отрезал палец», уничтожив полностью миры Павших, входившие в их «Я». Единый превратил их в свет и пламя — и исторг Павших за пределы мироздания, которым Он был. Но изгнанные мятежники вобрали свет и пламя в себя, вобрали «Я» в «Я» и такими пришли на Гею. Недаром одного из них звали Эосфором, что значит «Светоносный»…
— А какие они были внешне?
— Помни, я тогда еще не родился; я увидел Павших лишь в дни Титаномахии. Разные они были, Гермий… разные. Но всех их переполняли свет и пламя, которыми стали их испепеленные твердыни в Страшный День Изгнания. Теперь же… Не знаю, во что они превратились в Тартаре. Павшие начали меняться уже тогда — миры Геи были чужими для них, как и они для Матери-Земли. Даже собственным обликом к тому времени они владели плохо и менялись, мешая воедино свет и тьму, красоту и ужас…
Чудо становилось чудовищем. Часть доныне живых чудовищ — потомки Павших… впрочем, не задирай нос, Гермий: другая часть — наше потомство.
— Не уходи в сторону, дядя, — жестко бросил Гермий. — Что было дальше?
— Дальше? — Владыка немного помолчал, словно собираясь с мыслями. — Ладно, слушай дальше.
Крон-Временщик как раз только что сверг своего отца Урана, оскопив его, и Павшие быстро поняли, на кого надо делать ставку. Они начали давать Крону мудрые советы — вроде тех, что дает Мом-Насмешник…
— Я знаю, дядя, к чему приводит следование советам Мома, правдивого ложью.
— И я знаю. И другие. Но это сейчас. А тогда Крону очень понравилась идея Павших: стать повелителем титанов, детей Геи! Отдадим должное — сами титаны особо не возражали. Как-никак великий, хоть и младший по возрасту, Крон — любимец Геи, победитель Урана…
А мудрость Павших была безгранична, она питала Крона, и то время недаром называли Золотым Веком. День шел за днем, и наконец Павшие явились к Крону со смиренной просьбой:
«Повелитель Крон, ты видишь нашу преданность, но знай — мы чахнем. Пламя, которое в нас, угасает, и нечем нам пополнить уходящие силы. Дай нам что-нибудь: лес, гору, реку — то, что сочтешь возможным, и мы станем говорить о твоем даре: „Он — это Мы!“ — и сила вернется к нам!»
Неслыханно это было и удивительно для всех. Любой титан с рождения ощущал себя горой, лесом, огнем или рекой — но сказать о чужом, пусть дареном: «Это — Я!?»
И внял Крон просьбам Павших, смеясь.
А следом за ним рассмеялись титаны — даже титаны подаренных земель. Сказали друг другу: негде жить Павшим — пусть живут у нас; пусть говорят: «Это — мое; и это тоже!»
Следом за титанами большими и малыми рассмеялись вольные титановы племена — нимфы, сатиры, лапифы и кентавры; а последними смеялись Павшие, не оставляя Крона-Временщика своими мудрыми советами, к которым тот неизменно прислушивался.
Прислушивался — и не замечал, что все меньше становилось в землях, подаренных Павшим, вольных титановых племен; да и те, что попадаются, странные какие-то — глаза пустые, лица стоячие, как омуты, сами чуть ли не насквозь светятся, и все молчат или с глаз долой уйти спешат.
Дальше — больше. Леса чахнуть начали, воды в реках и ручьях затхлыми стали, скалы выветрились, крошатся щебнем; и все чаще встречаются выжженные дотла участки земли — заговорили новорожденные вулканы.
Вот тогда-то в первый раз зашевелились в безднах Тартара Первенцы, гекатонхейры Бриарей, Гий и Котт. Зашевелились, напомнили о себе… и на время затихли…
— Разве можно — так?! — дрогнул голос Лукавого. — Это же была ИХ земля! Это же были ОНИ САМИ! Нельзя калечить, нельзя убивать себя!
— Для нас — нельзя. А они были Павшими… Чужаками. У себя они поглощали миры, как люди плоды айвы и абрикоса; они переваривали их, как пищу, превращая поглощенное в себя, — поглотить и лишь потом сказать: «Это — Я!»; неужели ты не ощущаешь разницы, Лукавый?!
Как раз тогда чужаки поведали Крону о Едином. О своей борьбе с Ним и низвержении из Него. Между Единым и Матерью-Геей существует древний Дромос — вроде тех, которыми пользуемся мы здесь. Только открывается он редко — раз в шесть столетий по смертному счету времени. И то на недолгий срок. Вот почему не может Единый проникнуть в мир Геи, как не пролазит рука в кувшин с узким горлышком; вот почему не сказал он еще: «Гея — это тоже Я!»
Но Павшие утверждали — Единый не успокоится. И рано или поздно Он найдет способ, ибо тесно Ему в Себе.
Мощь Единого безгранична, но за пределами Его есть власть и сила, способные противостоять Его натиску.
И сила эта — Крон Уранид, Хозяин Времени!
Единый и Павшие могли поглощать лишь плоть мироздания, черпая из нее жизненные соки, — но время не есть плоть! Крон был способен перебирать в горсти неосязаемое — минуты, годы, века; Крон мог засыпать открывшийся Дромос между Геей и Единым песком мгновений, мог копить силы, прячась в лабиринтах дней.
Он многое мог, младший сын Геи и Урана, оскопивший отца…
— Я не верю в Единого, — голос Гермия был тверд и звонок. — Не верю — и все. Это ложь!
Аид ответил не сразу, но Лукавый не торопил его, понимая, что дядя рассказал далеко не всю историю.
— Ты знаешь, Лукавый, — наконец раздалось из тьмы, — полагаю, что Единый тоже не верит в тебя, Гермия-Психопомпа. Также полагаю, что Павшие решили призвать в союзники Крона с титанами лишь по причине нехватки собственных сил — иначе они вряд ли стали бы церемониться с нашими предками! Как не церемонились они с нами — детьми Крона…
Я был первым сыном Звездноглазой Реи и Крона-Временщика. И Павшие раньше всех поняли, что родилась новая сущность, в чем-то сродни им самим; не титан, но бог! Древние титаны были порождениями Геи, они ощущали себя горами, лесами, стихиями, и поэтому не способны были поглощать владения друг друга. Река и гора — не соперники; каждому «Я» изначально положен предел. Мы же, поколение богов, способны распространять свое «Я» на то, что раньше в него не входило, — и этим похожи на Павших.
Но мы свои, мы внуки Геи; Павшим же Гея безразлична, ибо гордость была Павшим матерью, а самоутверждение — отцом!
Им не нужны были возможные соперники — и они сделали нас соперниками в глазах Крона. «Как ты сверг своего отца Урана, так и твои дети рано или поздно свергнут тебя. Поглоти их — мы научим тебя этому — и правь бесконечно», — говорили они.
И вот так, Гермий, они превратили титана в бога, но в бога, подобного Павшим; так Крон, Хозяин Времени, стал Кроном — Пожирателем детей!
Первым поглощенным был я. И не спрашивай меня, на что это похоже. Затем пришел черед Гестии (иные сейчас говорят, что она была первой… пусть говорят), Деметры, Посейдона, Геры… это продолжалось до тех пор, пока не родился Младший, твой отец.
По совету матери отчаявшаяся Рея укрыла Младшего на Крите, а Крону подсунули ребенка безвестного горного титана, которого он и поглотил. К счастью, в этот миг Павших не было рядом, иначе они сразу обнаружили бы подмену…
Ну, о том, ЧТО случилось дальше, ты слышал достаточно. Теперь я расскажу тебе, КАК это было.
Младшему, когда он вырос и возжаждал мести, понадобились две опоры — собственная сила и союзники. С последними дело обстояло неплохо: часть титанов поддержала Младшего, ощутив наконец угрозу со стороны Павших; что же касается силы…
У Младшего в этом мире не было ничего своего — ни клочка суши, ни волны в море, ни облачка в небе… ни искры в пламени. И тогда он обратил внимание на тех, кого не замечали титаны, кого презирал Крон и кого никогда не было в Едином, в мироздании Павших.
Младший сделал ставку на смертных.
Не так уж трудно было подсказать людям, кто сверкает молниями над головой, кто колеблет землю под ногами, кто властен над уютом и теплом домашнего очага, кто сменяет весну летом и куда уходят тени умерших…
Младший рассыпал частицы своего (и наших) «Я» в людских душах, и настал день, когда Зевс засмеялся громовым раскатом и взял в руки молнию. Думаю, что исток этой силы зародился в Младшем еще тогда, когда жрецы-куреты грохотали мечами о щиты, дабы Крон не услышал плач Зевса. Они верили в Зевса, они верили, что Крон не услышит; и Крон не услышал.
Ты свидетель, Гермий, — я никогда не выступал против Младшего, хотя поводы были. В конце концов, он спас нас всех — пусть спасая при этом себя самого, — но я все равно благодарен ему.
Когда Младший (тогда еще в одиночку) нанес Крону первый удар, он и не рассчитывал на победу. Но, великий боец и искусный стратег, он знал, что за ним — неожиданность. И действительно: впервые столкнувшись с силой, чья природа была ему неизвестна, Крон-Временщик поспешил уйти из-под удара, чтобы прийти в себя и оценить ситуацию.
Но Хозяин Времени поступил согласно своей собственной природе! Он ушел в прошлое, где молнии Младшего не могли его достать. Только прошлое это было слишком далеко — задолго до того, как я, Средний и Сестры были рождены и поглощены им! На какой-то миг он выпустил нас из своего «Я», — а смертные уже веровали в нас благодаря заботам Младшего, — и мы очнулись, став самими собой!
Вернувшийся Крон опоздал!
Никогда не недооценивай своего отца, Лукавый…
Вот так и началась Титаномахия: долгая, многолетняя война между Кроном, Павшими и верными Временщику титанами, с одной стороны, и Семьей вместе с титанами-мятежниками — с другой.
Поначалу Семья старалась уводить любое сражение по Дромосам в сторону от основного тела Геи и живущих там людей — колыбели и источника нашей силы. Но война затягивалась, и тогда Младший пошел на такой шаг, что мне до сих пор становится страшно при одном воспоминании об этом.
Младший сам напросился на решающее сражение и позволил Крону с Павшими перенести его на основное тело Геи.
Горела земля, кипели моря и реки, горы взлетали в небо, огненная лава извергалась из недр, мироздание взывало о помощи…
И вот тогда страшно дрогнула твердь Геи, и перед сражающимися возникли Сторукие. Первенцы, гекатонхейры, Бриарей, Гий и Котт; те, о ком напрочь забыли Крон с его титанами и о ком ничего не знали Павшие, чужаки, раскачавшие устои мира до того, что мир был вынужден защищаться руками Сторуких.
Гекатонхейрам было все равно, кто первым начал битву, из-за чего она началась, кто прав и кто виноват, — битва угрожала природе мира, и на одной из сторон сражались Чужие.
Этого было достаточно.
Мало кому удалось уйти от рук гекатонхейров — как вихри, оплели они Павших, Крона и его титанов; не помогла ни сила титанова, ни пламя и свет Павших, само Время предало Крона, остановившись и попятившись в страхе, когда Первенцы с добычей исчезли в глубинах Тартара.
Вот так и завершилась знаменитая Титаномахия; но никогда не говори, Гермий, что это Зевс призвал Сторуких, ибо нельзя их призвать, как нельзя отослать… и без чьего-либо приказа сторожат по сей день Бриарей, Гий и Котт выходы из Тартара.
С тех пор любая человеческая жертва, любое насильственное разрушение смертного сознания, где находятся и частицы «Я» Семьи, невольно питает Тартар и Павших (потому что теперь все, кто там, — Павшие; одни впервые, другие вторично), кормит тех, кто пытался уничтожить нас и теперь вынужден довольствоваться малым…
— Мусорщики, — хрипло пробормотал Лукавый. — Вот зачем Семье понадобились Мусорщики-Полулюди. Для истребления потомства Павших, которому зачастую приносятся человеческие жертвы…
— Ты прав. Только сами Мусорщики знают лишь то, что они истребляют чудовищ, — и этого достаточно.
Если внутренний голос даёт вам подсказки, не обольщайтесь, возможно это СПАМ...
---
Случайностей не бывает, всё подстроено...
|
| |
| |
| dmitry999 | Дата: Четверг, 19.07.2012, 09:44 | Сообщение # 3 |
|
Генералиссимус
Группа: Гости
Сообщений: 2486
Статус: Offline
| Стасим V
Строфа
— …ты, Лукавый?
Тьма резко светлеет, словно кто-то зажег сразу дюжину масляных светильников.
— Я… дядя.
Тот, кого назвали Лукавым, явно смущен и напуган, хотя и пытается скрыть это.
— Ты провел его в обход Белого Утеса Забвения?
В вопросе кроется ответ.
И намек на гнев, готовый прорваться.
— Да… Владыка.
— И не дал напиться из Леты?
— Да… Старший.
— Ты понимаешь, что будет с тобой, если кто-нибудь из Семьи узнает об этом? Впрочем, я уже узнал. Я спрашиваю — понимаешь?!
— Да… понимаю.
— Отлично. Потому что меня радует твоя понятливость. Потому что я заранее предупредил Харона, чтобы он не брал тень Амфитриона на борт и послал вас обходным путем. Но мой приказ оказался напрасным — племянник вполне достоин своего любимого дядюшки!
Тьма хохочет.
Долго.
Взахлеб.
— Так значит, ты хотел того же, дядя? — радость пойманной птицей трепещет в голосе Лукавого.
— Нет, — смеется тьма. — Потому что я не знаю, чего хотел ты. Подозреваю, что ты и сам не очень-то знаешь, чего хочешь. Ведь ты собирался оставить ему не только память, но и волю к действиям?! Отвечай!
— Ну… вряд ли.
— Врешь — собирался!
— Дядя! При посторонних…
— Не волнуйся. Твой подопечный дремлет с того момента, как я увидел вас. Так и ему, и нам спокойнее. В Эребе герои ни к чему. А ты прикуси-ка язычок и отведи его пока на Пустые Территории!
— На Острова? Но ведь ты…
— Пусть тебя не волнует то, что я намереваюсь делать. А Амфитриону лучше побыть на Островах. Одному. Скажешь Керам, пускай проследят. Так он и не встретится ни с кем, и не угодит случайно в Лету или к Утесу.
Тьма сгущается, собирается в складки и умолкает.
И когда Гермий-Психопомп на цыпочках удалился, ведя за собой безмолвную тень того, кого еще недавно звали Амфитрионом, — Владыка Аид еще долго сидел, задумавшись.
Сегодня они с Гермием нарушили древний закон, который сам Владыка и установил. Поэтому Старшему было невероятно трудно решиться на подобный шаг.
Но все же он решился.
Тени, попав в Эреб, теряют земную память. Это известно всем. Вот только мало кто задумывался: кому это надо и зачем?
Не задумывался над этим и Старший.
Потому что знал.
Если умершим оставить память, они будут стремиться обратно, к живым — долюбить, довоевать, достроить, отомстить за собственную смерть, наконец! — всегда найдется что-то, чего человек не успел. Но, вырвавшись из Эреба, тень не способна действовать, как человек. Она — тень.
Она хочет жить, не будучи живой в земном смысле слова.
И станут тени захватывать тела живых, пытаясь подчинить их своей воле. Схватятся не на жизнь, а на смерть, две души в темнице единой плоти, и ужаснутся окружающие, и скоро уже две души вернутся в Эреб, ненавидя одна другую — чтобы снова рваться в мир.
Достроить, долюбить… отомстить!
Вот почему Харон-Перевозчик — родившееся старым дитя Эреба — не перевозит обратно; вот почему неусыпно стережет выход из Аида трехглавый и драконохвостый пес Кербер — именно ВЫХОД, а не ВХОД, ибо кто ж по доброй воле явится в царство мертвых, а явившись, сумеет в нем затеряться?
Всевидящ Владыка в Эребе.
Не для гостей нужен Кербер. Нужен для того, чтобы не бегали тени к свету, руководствуясь самыми благими намерениями, которыми известно куда дорога вымощена.
Сюда.
Но старая память жжет тени, как проглоченные угли, и в вечную муку превращается стремление, не находящее выхода.
Оттого и проводят души умерших мимо Белого Утеса Забвения, оттого и дают испить из Леты, чтобы покинула их память о прошлой жизни, чтобы бродили они во мгле, ни о чем не вспоминая, ни о чем не сожалея и никуда не стремясь.
Лишь жертвенная кровь может на некоторое время вернуть память теням; но неподкупен Харон, неумолим Кербер, и забывают о прошлом тени, вновь покорно бредут они во мглу…
Впрочем, сегодня Владыка впервые нарушил свой закон.
Чувствовал: понадобится ему Амфитрион-Изгнанник вместе со всей своей нелегкой судьбой.
Не знал лишь Аид — Когда, Как и Зачем.
Об этом надо было думать.
Что ж, думать Владыка привык. Думать долго, обстоятельно, не считая времени, которого у него было достаточно.
Если внутренний голос даёт вам подсказки, не обольщайтесь, возможно это СПАМ...
---
Случайностей не бывает, всё подстроено...
|
| |
| |
| dmitry999 | Дата: Пятница, 03.08.2012, 12:55 | Сообщение # 4 |
|
Генералиссимус
Группа: Гости
Сообщений: 2486
Статус: Offline
| Диалог в форме В.О., касающийся обсуждению нескольких отрывков из Олди «Герой должен быть один» на тему богов. Суть отрывков в том, что эти самые боги, которым поклонялись люди в разных частях света (но в данном случае, именно Олимпийцы древней Греции), просто заняли место (на том же Олимпе), назначив сами себя этими богами. Просто потому, что смогли это сделать. Смогли распространить своё "Я" на различные явления и категории людей этого Мира, отождествив себя с этими явлениями, т.е. на то, что является частью бытия людей. Тем самым они получили доступ к энергиям (которые стали питать их самих и их могущество), а по сути, стали посредниками этих явлений и категорий, замкнув потоки энергии на себя. Получили ресурсы в большом количестве, ведь люди несли им её своим служением, жертвоприношениями, и прочим. А самому "небу" стала доставаться только часть этих энергий.
Далее в истории, произошёл интересный момент. Постепенно, но очень широко и повсеместно, политеистические религии прекратили своё существование в пользу монотеистических. Люди, знавшие своих богов "в лицо" (или, по крайней мере, их имена, и как с ними обращаться), позабыли их в пользу некоего Единого Бога. Очень интересен ход одного народа, что чтит свою религию и традиции превыше всего, ибо для них это стержень и основа их общества. Они так же перешли к монотеизму без разрушения их текущей религии. Всех богов, которым по отдельности поклонялись до этого, объявили ипостасиями и различными именами одного Единого.
И сейчас мы видим, что все мировые религии являются монотеистическими (разве что с буддизмом чуть по-другому, но там вообще в Бога не верят). Т.е. по сути, произошло перераспределение направлений потоков энергий от местных богов, к одному Единому. Но самое интересное, что Единый в религиях всё-равно не сам по себе, а имеет множество помощников и проводников (например, ангелы, архангелы, и пр.). И то, что в древних религиях выполняли отдельно взятые боги, то теперь это же самое выполняют помощники Бога. А может они просто переквалифицировались? Встали под начальство Единого? Или, по крайней мере какая-то часть из них.
О: тут дело простое - если бог един, то не важно кому платить, а когда разные, за бяку соседу заплятят больше.
В: общая касса, и распределение "по справедливости"? и бывшие боги стали работниками Единой Корпорации?
О: ессено  а то ещё олимп подорвут, а так, среди людей и спокойно
В: Христианское отделение, Мусульманское отделение, Иудейское отделение... ещё буддисты. те, что сразу типа не признают ни богов, ни Бога. ещё Индуизм, который включает Буддизм, и прочие родственные религии. ещё Конфуцианство, Даосизм, и т.д.
О: во, на все вкусы
В: ну да, явно к тому моменту страсти накалились. и у Олимпа стало беспокойно
О: в толпе спокойней и не скушно
В: думаешь, боги Олимпа стали смертными?
О: смертность понятие довольно растяжимое.
В: хорошо. смертность тела, и бессмертие Сознания (Самоосознания). они на эту модель перешли?
О: смена модели тела по необходимости
В: имеешь ввиду онлайн? модель смены тела "вышиб прежнего хозяина, и заселился"? (т.е. договорился, что тот погуляет )
О: это моветон
В: ладно, а какая у них тогда модель? родился, женился, умер. опять родился, и всё помнишь? и самое главное - "умеешь"?
О: ну это не божественно
В: ладно, а что божественно? совсем не умирать, это понятно. но как это соотносится с реалиями текущего времени? ))
О: совсем не умирать это памятник Ты вообще как думаешь - если ты одежду не меняешь, а всегда в одном - это божественно?
В: ну так ты же сам сказал, что рождаться с памятью и всем остальным могуществом - это не божественно? или не правильно тебя понял?
О: что такое божественно?
В: т.е. у них так это дело и обстоит, что умирая тушкой, они вновь рождаются с памятью? или они переносят себя в своих детей, к примеру? разобраться бы ещё, что отличает этих самых богов (того же Олимпа) от людей (простых смертных)
О: Они много пили - может это?
В: ну, пили больше сатиры у них. это видимо какая-то предыдущая модель. козлоногие, которые
О: пили все, не все упивались
В: ещё, они ведь были "бессмертными" (ну, как они сами говорили). или то бессмертие было ограниченным? т.е. как понимаю, это и отличало их от людей, бессмертие (??), некое могущество, распространённость своего "я" за пределы физической Тушки
О: безсмертие - это отсутствие смерти, т.е. обязанности перед смертью. Проще говоря отсутствие налогообложения.
В: это к этому: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ"? т.е. сохранил свою целостность. целостность своей Сущности? а те, кто "должен" - отдают часть себя (своей Души) в уплату "налога"?
О: ага
В: кстати, забавно, "бессмертие", и "безсмертие". совершенно по-разному звучит. лан, хорошо. безсмертие означает ли всю память себя при следующем перерождении, т.е. смены одежды-Тушки?
О: не, это всего лишь отсутствие налога а память и при жизни теряют
В: и как научиться, чтоб не отшибало память?
О: а её не отшибает, она соответствует месту, времени и прочим параметрам.
В: т.е. с учётом, что все наши жизни идут параллельно, чтобы получить ту самую память, нужно настроиться на параметры той среды. а с учётом вышесказанного, получается, боги были безсмертны, но не бессмертны? т.е. вечны, где их век был длинный, но не бесконечный
О: точно так. безконечный бес-конечный - это кончаемый бесом
В: да, действительно. бес смертный
О: ага бес-смертный бесы подчинённые Аида, потому боги Олимпа бес-смертные. но имеют без-смертие.
В: Аид же тоже бог Олимпа, только которому жратвы не досталось, потому он занял то место, что было
О: Ессено, пока ты член ЦК тебе НКВД не указ Ему достался банк Душ, это почти что МВФ
В: странно, что другие взяли всякое попроще (и покрасивее)
О: ну там работать надо было
В: они же этого Аида и не любили, презирали, что-ли. ну, сейчас ситуация подобна.
В: ладно, хорошо. божественность - не есть ли без-смертие? или не совсем? т.е. ещё что-то должно предполагаться, например, некие умения, могущество, осознание, и прочее?
О: ну вот титановый череп это уже божественность? ну просто череп от очередного титанового тела. тело ёк, череп остался. ну титаны имеют тела
В: так их вроде с телами сослали куда подальше. или сослали то, что было в теле, а тела ёк. ты про битву титанов?
О: ну битва - это когда тела летят как щепки. вообще откуда берутся черепа тел титанов сами титаны это стихии земли, силы некой местности, богатыри это представитель силы земли. Потому чтобы как-то взаимодействовать - нужны тела
В: так их же всех боги того, чтоб занять их места. а они так стихиями и остались
О: Боги это внуки титанов от космических сил, так сказать помесь. А сами титаны имеют себя представителей, так сказать руки и ноги - тела
В: т.е., Богатыри - это те самые тела Титанов, а не богов?
О: Не, богатыри это земные титаны, побочная смесь титана и земли, боги - титаны и космос. В смысле есть Титан+дух и титан+космос. Дух бывает космический, а бывает высший Есть дух космоса, есть дух света. во накручено
В: хорошо. если боги - внуки титанов, но должны быть дети титанов, т.е. родители богов. и про них рассказывается в легендах, но очень как-то вскользь. упоминается некий Уран, что собсна, и восстал против Титанов. а от него и произошли боги
О: ну да супер боги собсна те кого не принято называть собсна нашим детям отомстят наши внуки - тут это тоже справедливо
В: аа, эт они самые? ну дык, они же создавали некоего "мусорщика-одиночку", чтобы "зачистить" землю от "чудовищ". и об этом не в одних мифах, легендах и фантастике написано. который, в конечном итоге, как понимаю, самих богов и сверг
О: обычный конфликт отцов и детей
В: ну, собсна, всю историю так сменялись правящие, и не только, поколения
О: стихии путём скрещивания получили детей - время, пространство, размерность. те своих детей - боги и богатыри, помимо этого магическая ветвь (стихии), и ветвь духовная (духи)
В: а, ну да )) отец же у богов - Хронос
О: внуки лишили детей тел, оскопив, т.е. понаделав статуй. В свою очередь из богов понаделали статуй. Хронос это отец земных богов, есть ещё боги безвременья, боги стихий, боги энергий. в смысле время в нашем понимании есть только тут, в других ветках время заменяется энергиями, стихиями, или безвременьем (расстояния). "оскопив" - это разбить тела, пока не соберёшь части не получишь подвижность.
В: там про это упоминается. только народ подумал про другое
О: ну и не можешь размножаться посевом, т.е. серпом по яйцам эффект тот же. ну если тебя на кусочки разбили, то яйца тоже оторвали
В: какие детки у них получились, однако
О: ну детки... сдали в дома престарелых, чтобы не мешали
В: в Тартар?
О: а собственно что ещё можно сделать с безсмертными?
В: дык их же тоже потом вроде в Тартар поместили, нет?
О: ну да, и туда тоже, безтелесых
В: где ещё эти Павшие околачиваются. кстати, ваще, откуда взялись? вроде про них, как о Чужих говорили, что не прижились тут, ибо совершенно разные энергии (не совместимые с ними). или это всё местные, тока Древние очень
О: это ещё со времён безвременья до Хроноса, магия, энергии и прочая муть
В: а, вон чего они не смогли ужиться. они не той системы
О: система времени придумана как отличная от прежних, и потому сюда хода иным нету, их порвёт, если не питаться, т.е. не поддерживать безвременье, они постепенно разлагаются, потому их помещают на вечное храние в капсулу безвременья. что-то типа кольца времени
В: так и новообразованным во времени нет хода во вневременье? т.е. полагаю, справедливо и обратное утверждение
О: Последний на ком испытали проход - Уран, он разлетелся на куски, перстав быть Титаном, потеряв суть.
В: за то его дети-боги остались
О: Есть, но они замирают там, каменеют
В: а, ну понятно, почему про родителей богов немного. Т.е. выходит, щас 2 параллельные системы. временная и безвременная. и обе взаимно несовместимы
О: 4 - магия и энергии
В: магия разве не может быть в системе времени?
О: нет
В: т.е. она и не в системе времени, и не в системе безвременья?
О: магия - само "время"
В: а энергия? ведь в системе безвременья ей пользуются. да и в нашем мире энергией тоже вполне можно пользоваться
О: время, безвременье, магия, энергия - базовые оси жизни их материй. энергия как материи образующая сила.
В: т.е. именно поэтому в нашем Мире магия как-то не очень
О: пример – плазма. магия распадается в нашем времени
В: шаровая молния, обычная молния. огонь
О: они требуют питания, т.е. поддержки движения
В: а вот интересно, переходы-таки были. до нашего временного Мира была ведь магия? это же период богов, нет?
О: была магия и был мир без магии
В: мир энергии был явно до титанов
О: собственно магия никуда не делась.
В: никуда не делась, но недоступна?
О: энергии это продолжение почкования стихий
В: а, или Мир Титанов - и есть Мир Энергии? потом он перешёл в Мир Магии, т.е. времена богов
О: Солнце, вода, воздух, огонь – стихии. стихии могут порождать виды материи - плазму, воду, воздух, жар
В: ну да. видимо, туда же - плодородие, засуха, и т.д.
О: земля есть порождение стихий, земля даёт силу титанам, как производящая энергию. стихии это колебания первородного космоса.
В: значит, сначала был Мир Безвременья, где были Древние. потом - Мир Энергии - мир титанов, потом Мир Магии - мир богов, и щас Мир Времени - мир людей. и явно должна быть ещё одна поворотная точка, когда настанет следующий Мир
О: энергий, магии, безвремения, времени
В: это в таком порядке?
О: безвременье - это материя вне времени, но как может быть безвременье, если понятия времени ещё небыло?
В: так боги жили в период магии, или в период безвременья? или в обоих периодах? например, вот, Великий Потоп это и был поребрик между Периодом Безвременья и Периодом Времени?
О: потоп это сдвиг времени. ты сказки читал? Слышал чтобы во времена золушки были боги? Только дети стихий и титановы порождения Собственно времена Саарона это магическое безвременье. Магия отходит, безвременье наступает.
В: значит, боги уже ближе к Времени появились, когда Время наступало на Безвременье
О: классические боги это временные создания. собственно они порождение Хроноса и космоса. Классические земные инопланетяне
В: так чего же они своим сроком жизни так хвалились?
О: хвалились бессмертием Не сроком жизни
В: так и жили-то подольше людей
О: это смотря если не прибьют свои же
В: ну да, прибивали, и не только свои
О: просто не старели ну а прибить молодым велико долголетие? да и им-то почём знать скока они жили? времени как такового небыло, в смысле календаря по любому сравнить не с чем
В: или всё на людей потом списали, что поизвели бедных богов. вот, кстати, магией они обладали, хотя вроде как Безвременье было (уже накладываясь с Миром Времени). хотя вот и не такой, как описано в других легендах, до них. т.е. всё же от Мира Магии что-то, да оставалось. хотя вот, наверное, и сейчас мы можем пользоваться, как Миром Магии, так и Миром Энергии, так и Безвременьем. Кстати, вот то же 5D, не есть ли возможность сбалансировать эти Миры, связать их как бы воедино?
О: они и так связаны То что где-то магия, тут электричество
В: но наш же текущий Мир имеет большую акцентуацию во Время
О: всего лишь смещение сознания. каждого сознания. тебе ничто не мешает выйти из времени
В: полагаешь, это действует, как постоянный магнит, где все обращены в одну сторону, и в целом эффект магнита? сам же говорил, что за пределами Времени люди будут выглядеть, как камень
О: люди да. но выйдя из времени ты уже не люди
В: а Сознание – нет? т.е. можно выйти, прогуляться, вернуться, типа как во сне делаем?
О: ну так
В: или там бывает и наяву
О: проблема пространственного наличия
В: например шёл, думал, бах, и вся мудрость Вселенной свалилась на тебя. вернулся, и ничего не помнишь, только ощущения
О: :)))) примерно - катался на лыжах - вах, пришёл, снял, тепло, а ощущения остались.
В: вот, и как балансировать между этими 4мя Мирами? т.е. надо как-то научиться это делать. тогда всё будет доступно, из каждого Мира, по усмотрению
О: это как ездить на велике единственно что надо хоть чуток двигаться, иначе завалишься
В: на велике тоже надо как-то сначала оттолкнуться. как учатся? с горки, и вперёд
О: я-я
В: так. где наша учебная горка? здесь? 
О: а как ты думал - тело тебе для чего нужно? чтобы отталкиваться! заодно и опора
Если внутренний голос даёт вам подсказки, не обольщайтесь, возможно это СПАМ...
---
Случайностей не бывает, всё подстроено...
|
| |
| |
| dmitry999 | Дата: Понедельник, 06.08.2012, 09:55 | Сообщение # 5 |
|
Генералиссимус
Группа: Гости
Сообщений: 2486
Статус: Offline
| Стасим второй
…Дымный мрак уходящих куда-то вниз галерей.
Света почти нет, но человек каким-то шестым чувством угадывает дорогу и продолжает спускаться в расступающуюся перед ним и тут же смыкающуюся за его спиной мглу.
Влажный воздух едва уловимо отдает плесенью, и человеку вдруг вспоминается Критский лабиринт. То же причудливое сплетение галерей, проложенных в теле ноздреватого камня, тот же дымный сумрак — и тот же запах плесени. Только там плесенью пахло куда сильнее.
И еще — кровью.
Наверное, человеку должно быть страшно, но это не так; наверное, он должен хотеть повернуть назад, и это тоже не так, потому что человек подолжает идти вперед.
Неизвестно откуда взявшийся луч света силой вырывает из всхлипнувшей темноты — дверь. Старую дощатую дверь, перекошенную, рассохшуюся, посеревшую от времени, с медной ручкой, покрытой липкой зеленью…
Дверь чуть-чуть приоткрыта.
Именно оттуда тянет теплой сыростью и плесенью.
Человек понимает, что входить не надо. Дверь откроют с той стороны.
И как только мысль эта мелькает в его сознании — дверь начинает медленно, с натужным скрипом открываться. Она открывается, запах плесени усиливается, а человек стоит и смотрит.
Впрочем, до конца дверь так и не открывается, застряв где-то на полпути. Там, за дощатой перегородкой, в гудящей медью тьме, ворочается некто: громоздкий, неуклюжий и, наверное, очень старый.
Нет, не старый — древний.
Но наружу обитатель той стороны не показывается — то ли в дверной проем не помещается, то ли и не собирается этого делать…
«То ли вида своего стесняется», — подумалось вдруг человеку. И догадка эта показалась ему более близкой к истине, чем все остальные. Хотя, пожалуй, здесь уместнее было бы другое слово, чем «стесняется», но человек не мастак подбирать слова.
И тогда из-за двери раздался голос. Тихий усталый голос добровольно отрекшегося владыки, которого утомили бунты и интриги, победы и поражения, который хотел бы родиться заново кем-нибудь другим — но это не в его силах.
Вот какой это был голос.
— Наконец-то мы можем поговорить, — доносится с той стороны. — В первый и, наверное, последний раз.
— Где мы? — спрашивает человек.
— Здесь. В тебе.
— Кто я? — спрашивает человек.
— Ты? Ты — Геракл, и сегодня я говорю сразу для обоих.
Человек по имени Геракл понимает: да, это правда. Голос с ТОЙ стороны сегодня говорит для двоих, для обоих братьев-близнецов, которых в этот миг зовут — Геракл.
— Тогда кто же ты? — спрашивает Геракл.
— Я — твой дальний предок. Когда-то меня звали Крон, Повелитель Времени; теперь меня зовут Крон-Павший.
— Повелитель Времени?
— Бывший. Потому что там, где я нахожусь сейчас, нет времени, и мне нечем повелевать.
— А что же там есть?
— Здесь есть я. И такие, как я. Павшие.
— И это вы четыре десятилетия подряд сводите меня с ума, заставляя убивать невинных?!
Кажется, что Геракл не выдержит, пинком вышибет дощатую дверь и войдет туда, где нет ничего, даже времени, но все-таки есть нечто.
Войдет, чтобы взять Павших за горло.
— Ты оказался неудачной попыткой, — отвечает голос.
— Да. И я не устаю этому радоваться.
— Дослушай и не перебивай. Ты оказался неудачной попыткой и для нас, и для Олимпийцев. Тебя, как личность, никто не принимал в расчет. В свое время мой сын Зевс первым сделал гениальное открытие: он понял, что вас, людей, можно использовать — и использовал. Но ни Семья, ни Павшие не воспринимали вас как самостоятельную силу, как возможного союзника или противника… Жертвы богам Олимпийским, жертвы Павшим в Тартаре — только это от вас и требовалось.
— Человеческие жертвы, — негромко добавляет Геракл.
— И человеческие тоже, — соглашается Крон. — Но пойми: мы никогда не считали вас ровней себе! Ведь и люди не терзаются угрызениями совести, срезая колосья пшеницы или закалывая барана?! Это не зависит от нас; так есть и будет, хотим мы этого или нет.
Геракл молчит.
— Ну что ж, — наконец произносит он, — если это не зависит от вас, значит, это в первую очередь зависит от нас, людей. Ведь это мы, а не боги и Павшие приносим друг друга в жертву. Но ручей жертвенной крови, текущий из наших жил, сильно обмелел за последние годы — ты чувствуешь это, Крон-Павший, мой предок?! Я очень старался… И я надеюсь, что когда-нибудь настанет день, когда люди перестанут умирать на алтарях.
— Может быть. А может быть, и нет. Во всяком случае, я буду надеяться вместе с тобой.
— Ты?! Вместе со мной?! После того, как ты отдал приказ о создании Гигантов, а я расстрелял их на Флеграх?!
— Ответь мне, Геракл, — знаешь ли ты, для чего предназначались несчастные дети, которых ахейцы назвали Гигантами?
— Они должны были уничтожить Семью. Принести себе в жертву. Я знаю это.
— А знаешь ли ты, что должно было случиться ПОТОМ? Если бы наша попытка удалась и Гиганты принесли бы богов себе в жертву? Знаешь ли ты, чего не знали Одержимые из Салмонеева братства?!
Геракл молчит.
— Разрушающееся «Я» Олимпийцев вошло бы в несозревших Гигантов — и разорвало бы их души, как рождающаяся бабочка разрывает кокон или как птенец разбивает скорлупу своего яйца.
— И… кто должен был родиться?
— Мы, Павшие. Не в силах вырваться из Тартара в том виде, в каком сейчас пребываем, мы надеялись выйти через Гигантов — ибо трудно представить себе жертвы большей, чем бог Олимпа, принесенный в жертву Павшим! И высвободившаяся сила должна была не только погасить сознание Гигантов, но и на мгновение открыть новый Дромос между Тартаром и Флеграми, которые и без того были связаны невидимой пуповиной.
Пауза.
— Мы надеялись, — шелестит из мглы, — мы очень надеялись, что нам удастся воплотиться в наших потомках, переполненных силой великого жертвоприношения. Но ты, Геракл, наша первая неудачная попытка, смертный, Мусорщик — ты помешал нам вернуться и занять место Олимпийцев. И я благодарен тебе за это.
— Благодарен? За то, что я оставил вас в Тартаре?!
— Да. Я, Крон-Павший, благодарен Гераклу. Я многое понял за последнее время — время, которого здесь нет, но которое еще не забыло те дни, когда я повелевал им… Помнишь, я говорил тебе, что мы относились к вам, как вы — к пшеничному полю или стаду, выращиваемому на убой? Но разве стал бы ты разговаривать с пшеничным колосом или с глупым бараном?! Разве заговорил бы я с тобой, если не изменил бы свое мнение?
— И каково оно теперь, твое мнение? — голос Геракла звучит чуть насмешливо, но Крон не замечает этого.
Или делает вид, что не замечает.
— Я думаю, что вы, люди — это третья сила, новая раса, достойная занять свое место на Гее. Семья — на Олимпе, Павшие — в Тартаре, а вы живете и умираете на Земле, так что именно вы — ее настоящие хозяева. Но даже среди Павших немногие согласны со мной; что тогда говорить про Олимпийцев?! От ревнивой Семьи добра не жди…
— Я и не жду, — с угрозой бросает Геракл. — Ни от Семьи, ни от вас.
— Правильно. Но мы далеко. Олимпийцы — ближе. И соображают быстрее. Не всегда, но — зачастую. Это ведь их идея — смертные Мусорщики — полулюди, способные убивать навсегда таких, как мы… Создавая Гигантов, мы просто позаимствовали идею Семьи. Более того, находясь в Тартаре, мы имеем некоторые преимущества — никакой Геракл не доберется сюда, чтобы покончить с Павшими! А вырвавшись, мы, в которых выгорело все, кроме жажды мести и свободы (но в первую очередь — мести) — о, мы непременно нарушили бы любое равновесие! Боюсь, что даже Сторукие мало чем смогли бы тогда помочь миру — а я все-таки сын Матери-Геи и не желаю ей столь дикой участи.
Дверь скрипнула, дрогнула… и осталась на прежнем месте.
— Пусть все остается как есть, — продолжает Крон. — Мы подождем. Мы умеем ждать. Скажи мне, Геракл — ты помнишь некоего Аттама,[74 - Аттам — греч. произношение имени «Авраам». Отправившись за яблоками Гесперид, Геракл побывал в Палестине, где помешал Аттаму (Аврааму) принести в жертву богу собственного сына Акаба (Иакова). Спутники Геракла объяснили Аттаму, что могучий «киввеус» (как звали в Палестине ахейцев) — сын бога и его посланник.] которому ты помешал принести собственного сына в жертву богу?
— Помню, — улыбается Геракл. — Пришлось хорошенько намять длиннобородому упрямцу бока, прежде чем он согласился заменить мальчика овном.
— А какому из богов поклонялся этот упрямый Аттам? — вкрадчиво интересуется Крон.
— Было у меня время спрашивать?! — недоумевает Геракл. — Дию, наверное, Зевсу… кому же еще?!
— Дий, — медленно и отчетливо, подчеркивая каждый звук, выговаривает Крон, — Деус[75 - Имя Зевс звучит скорее как «Дзеус».]… нет, дитя мое, не Зевсу поклонялся этот Аттам, а совсем другому богу. Народ Аттама зовет этого Бога множеством имен, но главное не в этом.
— Варвар… — бормочет Геракл, брезгливо пожимая плечами.
— Главное в том, что этот Бог для них — Единый.
— Единый?
— Да. Он уже здесь, на Гее. Дважды Павшие были правы — Ему тесно в Себе.
— Кто он, этот Единый?
— Долго объяснять. И ни к чему. Скажу только, что у любого бога обязательно должен быть противник. Мы, Павшие, — вечные противники Олимпийцев. Две крайности. Вы, люди, — посередине. Если место Семьи займет Единый, как бы его ни называли — мы, Павшие, никуда не денемся. Мы по-прежнему останемся в Преисподней, в самом низу Ада.[76 - Ад — произошло от «Аид».] И вы, люди, — тоже останетесь на Гее. Вы будете верить в Единого; а значит, и в нас. Нет, мы не будем голодать… и, может быть, благодаря нам и людям Гея не ляжет подстилкой под Единого.
— Не рано ли ты зачислил людей в свои союзники, Крон-Павший?
— Возможно. Возможно, люди найдут еще один путь, где не будет места ни нам, ни Семье, ни Единому… И залогом тому — миф о Геракле. О смертном, сокрушившем чудовищ и Гигантов; о том, кто не уступал дороги богам и без кого Олимпийцы были бы бессильны перед выходцами из Преисподней. Взойдешь ты на Олимп или просто умрешь — я желаю этому мифу долгой и счастливой жизни. А теперь…
Крон замолкает надолго.
— А теперь о последнем. Жизнь твоя оборвется не завтра, и наверняка в ней будут дни, когда она станет в тягость, когда тебе захочется не жить, не знать, не помнить…
— В моей жизни было немало таких дней, — сквозь зубы цедит Геракл.
— Так вот, я, Крон-Павший, твой предок, хочу сделать тебе прощальный подарок. У меня нет ничего вещественного, чтобы дать тебе; я не могу увеличить твою силу или продлить жизнь, подарить славу или богатство… Моя стихия — время. Правда, находясь в Тартаре и частично — внутри тебя, я не в силах повелевать временем внешним. Но я могу дать тебе власть над твоим собственным временем, над мгновениями твоей памяти. И когда настанет черный день — выбери любой момент из твоей прошлой жизни, и ты сможешь мысленно вернуться в него, пережить заново, ощутить во всей полноте…
Наверное, окружающие сочтут тебя безумцем. Но впервой ли тебе? Тем более что это безумие будет безобидным. Мой дар отныне всегда будет в тебе, и ты сможешь воспользоваться им, когда захочешь.
Вы ОБА сможете.
Но при этом никогда — вы слышите?! — никогда не уходите оба одновременно в один и тот же момент вашей жизни! Иначе может случиться беда.
А теперь — прощайте.
И обещаю, что безумие Павших не постучится больше в душу Геракла.
Эта дверь закрывается навек.
Если внутренний голос даёт вам подсказки, не обольщайтесь, возможно это СПАМ...
---
Случайностей не бывает, всё подстроено...
|
| |
| |
| dmitry999 | Дата: Четверг, 09.08.2012, 00:09 | Сообщение # 6 |
|
Генералиссимус
Группа: Гости
Сообщений: 2486
Статус: Offline
| ЭКСОД
Тьма.
Вязкая, плотная тьма с мерцающими отсветами где-то там, на самом краю, в удушливой сырости здешнего воздуха — приторно-теплого и в то же время вызывающего озноб.
Багровые сполохи.
Кажется, что совсем рядом, рукой подать, проступают очертания то ли замшелой стены, то ли утеса… нет, это только иллюзия, тьма надежно хранит свои тайны от непосвященных…
Впрочем, от посвященных она хранит свои тайны не менее надежно, обманывая глупцов видимостью прозрения.
Гул.
Далекий подземный гул — словно дыхание спящего исполина, словно ропот гигантского сердца, словно безнадежный и бесконечный стон мириад теней во мгле Эреба…
Ровный шелест волн. Да, это он. Это катит черные воды река, которой клянутся боги — вечная река, незримая и неотвратимая, без конца и начала; и по берегам ее качаются бледные венчики асфодела.
Тьма. Сполохи. Знобящая духота. Рокот воды.
Все.
— …ты здесь, Лукавый?
— Да, Владыка.
— Ты снова был там, наверху?
— «Снова» — не слишком подходящее слово, дядя. Теперь я редко бываю в мире людей. Чаще любого из Семьи, но редко для Гермия-Психопомпа.
— Тем более хотелось бы услышать последние известия о происходящем на Гее. Что скажешь?
— Ничего утешительного, дядя. У смертных куча собственных забот, им нет дела до Семьи — и я начинаю думать, что, уйдя из мира людей, мы тем самым подрубили корень, питавший нас.
— Я тоже думал об этом, Гермий. Когда-то люди знали, что мы — есть. Потом, после нашего ухода («В Семье говорят — возвышения», — вставил Гермий) они еще довольно долго верили в нас. А сейчас… сейчас это выродилось в привычку. Я прав, племянник?
— Да, дядя. Знаешь, что я услышал там, наверху?
И Лукавый затянул нарочито тоненьким голоском:
Тот лишь достоин хвалы, кто за бокалом вина
То, что запомнил, расскажет, стремясь к благородному в сердце,
Вместо нелепой брехни, выдумок прежних людей,
Будто боролись с богами титаны, гиганты, кентавры…
— Выдумок прежних людей, — задумчиво повторил Владыка. — Мы становимся выдумкой, Лукавый.
— Если бы только выдумкой, Владыка! — с горечью в голосе произнес Гермий. — Мало того, что мерзавец Ксенофан, автор этих паскудных строк, даже не думает скрывать своего имени — в «Одиссее», которую поют рапсоды в каждом городе, слова «свинопас богоравный» повторяются восемнадцать раз! Восемнадцать раз, дядя, — и люди смеются…
— …и люди смеются, — эхом отозвался Аид. — Да, смех — страшное оружие. Пострашней молний или отравленных стрел… похоже, мы действительно поторопились. Убрав Мусорщиков и их потомков, мы убрали таившуюся в них опасность, но и разрушили мост между собой и людьми. Ты помнишь, Гермий, на какие ухищрения нам пришлось идти, чтобы собрать детей Мусорщиков под Троей? Те силы, которые мы потратили на это, были достойны лучшего применения… Но и тогда нам приходилось постоянно направлять ход событий, в результате чего были ранены Арей и Афродита — люди уже не боялись нас! Возможно, потому что мы боялись их.
— Помню, дядя. А также помню, как Посейдон с Мачехой потом ловили и добивали поодиночке уцелевших. И добили. Всех.
Гермий помолчал и процедил сквозь зубы:
— Только Одиссея я им так и не отдал!
— Ну и где он сейчас? — вяло поинтересовался Аид. — И где, кстати, обретается Амфитрион?
— Не знаю. Они больше не верят никому из Семьи. Даже мне. И предпочли скрыться, затеряться среди людей… камней, зверей, деревьев — не знаю! Все попытки разыскать их провалились. Они где-то там, в мире живых, на Гее — но где?!
— Мы убили эпоху, — медленно и печально произнес Аид после долгой паузы. — Свою эпоху. Время великих богов и великих героев. И когда труп отпылал, став пеплом — ветер разнес его во все стороны, и тьма запустения покрыла Гею… когда-нибудь люди так и назовут время после Троянской войны — «темные века».
— Я так и думал, что ты и без меня все знаешь, — проворчал Гермий, кутаясь в шерстяную накидку.
В последнее время он стал мерзнуть.
— Знаю. Но хотел лишний раз услышать подтверждение своим догадкам. Вернее, очень надеялся его не услышать.
— И что теперь?
— Ничего. Теперь уже не важно — Павшие, Семья или Единый. Когда ты не знаешь бога, а только веришь в него — легче верить в Одного, чем во многих. Мы запретили себе являться в мир людей, мы перестали ссориться с ними, любить и ненавидеть их, мы избежали многих опасностей и забот, но близок день, когда мы просто не сможем открыть Дромос на Гею, даже если захотим.
— А Гераклу до сих пор приносят жертвы, — как-то невпопад заметил Лукавый.
— Тому? — уточнил Аид. — Или…
— Тому, — кивнул Гермий. — Который на Олимпе.
— Он все такой же?
— А что ему сделается?! Здоровый, как бык, и такой же тупой. Геба от него без ума. Раньше никому не отказывала, а теперь — ни-ни. Только с мужем. Двоих мальчишек ему родила, Аникета и Алексиареса…
— Ты пробовал с ним говорить?
— Пробовал. Без толку. Не помнит он ничего. Вернее, помнит, но…
— Договаривай, — в голосе Аида сквозило плохо скрываемое напряжение.
— Помнит — но только то, что известно всем. Подвиги помнит, но утверждает, что совершал их сам! Гигантомахию (Лукавого передернуло) помнит плохо и все время называет ее «Великой битвой». А о том, как это было на самом деле, даже слушать не захотел. Развернулся и ушел. Хорошо, хоть по шее не съездил!
— Брата своего вспоминает?
— С трудом. Был, говорит, у меня брат, кажется, Ификлом звали… Был да сплыл. И куда подевался — не знаю. Помер, наверное.
— А отца?
— Он считает своим отцом Зевса! Я ему намекнул — еле потом удрать успел, от греха подальше! А Семья счастлива, их такой Геракл вполне устраивает…
— Про тень ты им, конечно, не говорил?
— За кого ты меня принимаешь, дядя? — обиделся Лукавый.
— Это правильно. Ни к чему. Совсем ни к чему Семье знать, что я уже не чувствую себя здесь единственным хозяином. Владыкой.
— Ты?!
— Я, Гермий. Потому что царство теней — это Я, Владыка Аид, Старший. Но с того дня, как здесь появилась тень Геракла, это уже не совсем Я. Это Я — и Он. Потому что он не теряет память! Он пьет из Леты, ходит мимо Белого Утеса по сто раз на дню и помнит все! Ты не забыл, Лукавый, как мы были удивлены, когда после смерти Ификла его тень не явилась сюда, и ты не смог отыскать ее на Гее?!
— Не забыл.
— А теперь… теперь их двое. Двое — но это одна тень. Или все-таки две? Я теряюсь в догадках. И ты не видел, Гермий, как он собирает их всех: Орфея, Кастора, Алкмену, Мегару, Лина, других… Мой пастух Менет, сын Кевтонима, безропотно приводит очередную черную корову, помогает совершить приношение — а потом часами сидит в кругу оживших теней и слушает их разговоры. Я видел: за их спинами, рядом с Ифитом-лучником, всегда стоит еще одна тень, такая же высокая, только она никогда не подходит к костру — даже когда приходят Медуза, Герион…
Веришь, Лукавый — я ни разу не попытался вмешаться! Я не могу. Это удивительно, это недостойно бога, но чувство вины страшнее любого из известных мне проклятий!..
Багровые сполохи качнулись и побледнели.
Затаила дыхание Великая река.
Тишина.
— И мальчик, по-моему, тоже сохранил память. По крайней мере, отчасти, — наконец добавляет Аид.
— Лихас? Почему?!
— Не знаю. Может быть, потому что ни на шаг не отходит от Геракла — как не отходил от него там. Может быть, потому что любил его больше всех, простив даже собственную смерть.
— Любил — больше всех?
— Ты прав, Гермий. Больше всех — кроме одного. Того, кого нет и никогда не будет здесь, в Аиде. Кроме отца.
Потом они долго сидели, не произнося ни слова.
— И все-таки я не могу понять, почему Геракл сохранил память! — вдруг ударил себя кулаком по колену Лукавый. — Не знаю, что было бы для него лучше; но понять — не могу! Отчего так вышло, Владыка?! Оттого, что их двое? Или оттого, что он — тень бога?!
— Может быть, Гермий. Все может быть. Но ты хорошо сказал — тень бога… Есть ли тени у нас, Лукавый? Молчишь?
— Молчу.
— Правильно делаешь. Ведь если тот Геракл, что сейчас пьет нектар на Олимпе и спит с Гебой, помнит лишь то, что сохранилось о нем в памяти людей, в мифах и легендах — а он помнит только это! — может быть, это люди сделали его таким?! А настоящая память двух братьев-близнецов, Алкида и Ификла — она здесь, в Эребе? И именно потому его тень не забывает ничего?! Но тогда я задаю себе вопрос: люди создали нового бога по имени Геракл, их память возвела его на Олимп. И я задаю себе второй вопрос, Гермий: кто создал нас?!
— Как это кто?! — Лукавый чуть не свалился с камня, на котором сидел. — Ну ты, дядя, скажешь! Водички из Леты нахлебался?! Уран и Гея, титаны, Крон, потом вы, старшее поколение, потом мы, ваши дети…
— Это я помню, — очень серьезно произнес Аид. — Но что если не было Урана и Геи, Крона и его жены Реи, пещеры на Крите и Титаномахии… не было ничего! Что, если все это придумали люди, что если они создали нас — таких, какие мы есть, какими помним себя! Что если они СОТВОРИЛИ нас?! Что если правда — это, а не то, что мы помним?!
Гермий потрясенно молчал.
— Впрочем, это всего лишь мои догадки, и, скорее всего, мы никогда не узнаем, как все обстоит на самом деле; кто возник прежде — люди или боги? В любом случае, мы такие, какие есть, и сейчас мы зависим от смертных; а они от нас — уже нет. Почти…
— И что, нет никакой надежды? — тихо спросил Гермий.
— Надежда? — горько усмехнулся Аид. — Ты говоришь, как смертный. И поэтому для тебя надежда еще есть. А для остальных… не знаю. Возможно, наша последняя надежда — это он. Геракл. Тот, который находится здесь. Тот, который сохранил настоящую память. Значит кто-то помнит и о настоящем Геракле. А вместе с ним — и о нас. Настоящих. Все-таки не зря говорят, что Геракл держал на плечах небо с богами. Он и сейчас его держит, Гермий.
— Если он захочет уйти, Кербер выпустит его, — дрогнувшим голосом сказал Лукавый. — И, виляя той змеей, которая заменяет глупому псу хвост, проводит до мыса Тенар.
— Проводит, — кивнул Аид. — Только он не уйдет. Ты видел их?
— Их?
— Тогда смотри.
Багровый сумрак поредел, и где-то впереди обозначилось блеклое пятно.
Выход.
Выход в мир живых.
И на фоне серой предутренней дымки, на фоне этого блеклого пятна, от которого шел тусклый, размытый, неуверенный свет, отчетливо вырисовывались контуры трех фигур.
Пожилой мужчина в заношенной до дыр львиной шкуре положил руку на среднюю голову неподвижно замершего адского пса — и силуэт мужчины слегка двоился, не давая понять до конца, один он или все-таки их двое?
У ног его сидел угловатый юноша, задумчиво пересыпая что-то из ладони в ладонь.
Песок?
Пепел?
И все трое молча смотрели туда, где вот-вот должно было взойти солнце.
Если внутренний голос даёт вам подсказки, не обольщайтесь, возможно это СПАМ...
---
Случайностей не бывает, всё подстроено...
|
| |
| |
